Будущее Мандельштама // Михаил Айзенберг к столетию «Камня»Отзывы современников, как правило, поучительно подслеповаты, но Осип Мандельштам и здесь выделен из общего ряда. Замечания (это не оценки, а именно замечания — брошенные небрежно и вскользь) старших, поэтов-символистов, приводить как-то стыдно: стыдно за этих людей. Но и немногочисленным рецензентам "Камня" язык Мандельштама кажется искусственным, "филологичным" и стилизованным,— "русской латынью". (Через 10 лет Юрий Тынянов снова скажет о работе "почти чужеземца над литературным языком".) Даже Гумилев высказывался в том духе, что среди акмеистов будущее есть только у Ахматовой и Нарбута. Запомним слово "будущее", оно нам еще пригодится. открыть материал…

Цитата: "Мандельштам — редчайший случай растущего дара. Пришло время, когда размер и размах дара потребовали от его носителя стать "родной речью" — всей силой "окончаний родовых". И эта задача стала перестраивать автора, как инструмент для нового звучания; потребовала личностных изменений: более широкого жизненного основания, большей анонимности. Теперь он должен был стать каждым. В предельном выражении — стать "народом" (в единственном числе).

Чтобы сохранить аристократическую природу поэзии, самому поэту надо было стать не первым, а последним. Не демократом, а добровольной жертвой народовластия. В конце концов у него не оказалось ничего, что власть захотела бы купить. Если вдуматься, это и есть настоящая победа.

Современники не понимали, даже не различали биографичности стихов Мандельштама (это все стихи "на случай"), как не различали творческую основу его биографии. Не понимали, что это другое слово: собственно, другой язык, но не в словарном, а в системном, синтаксическом значении. "И блаженное, бессмысленное слово / В первый раз произнесем". В первый раз Мандельштам произнес эти слова в 1920 году, уже "в черном бархате советской ночи", и вызвал к жизни такое слово-прикосновение, передающее свой смысл на каком-то клеточном уровне. Никакое иное слово через такую ночь к нам бы не пробилось."