Два года назад умер Паша Белицкий

1968 - 2013


* * *

В лесу у Филькина оврага,
Из-за берез едва видна,
Торчит коряга не коряга,
А так, корявая сосна.
В изломах остеохондрозных,
У корня влажная, во мху,
Чуть выше бурая, в наростах,
Но охра, охра наверху
Такая, что почти пугает
Телесно-теплый цвет ствола.
Как будто не сосна – другая
Хотела быть – и не смогла.
Так древесиною, под спудом,
В уму невнятной глубине,
По целлюлозовым сосудам
И в смолянистом волокне
В стволе уродливом – застыла,
Перекорежась вкривь и вкось,
Как и меня перекосило,
Что и во мне не удалось.



Гурзуф

Южным берегом Крыма не пройти никуда,
Но черна и сладима, как в колодце вода,
Над тобой развернётся (всю увидеть невмочь)
Та, что тихой зовётся, – украинская ночь.
От вечери до утра подвизаются в ней
Мышь летучая – ультразвуковой соловей,
Да звезда, что на пляже, оттопырив губу,
За три гривны покажут ротозею в трубу.
От шашлычного дыма навернётся слеза.
Нет ни юга, ни Крыма, только черная зга,
Ни цикады, ни шороха, черный тупик,
Здесь Ваал или Молох откусил материк.
Зажигалкою Cricket сам себе посвети, –
С этим берегом Крыма ты сидишь взаперти,
Что на скалах подъятый нарезай виражи,
Что у моря – в девятом – по бетону кружи
Вдоль пивных или чайных. Коротай свою ночь,
Наблюдая случайно (тут ничем не помочь),
Как уфимский уролог, смытый черной волной,
Продает Полароид и уходит в запой.



Ледяная песня

В переходе старая песенку поёт,
Как водила молодость на кронштадтский лёд.
Как водила молодость, старость увела.
Что ж, обыкновенные, в общем-то, дела:
Жили-были, убыли, перестали быть...
Мне про это песенку, нет, не сочинить.
Как в авоське склянуло сиплое стекло, –
От палёной водочки бабку повело.
Как она, проклятая, про кронштадский лёд
Песенку отвратную, да всё мимо нот.
Что ты привязалась-то и на кой сдалась?
Ты ж уже готовая, вусмерть напилась.
Или шепелявая шутит надо мной
Со своей подземною песней ледяной:
«Мы под эту песенку, сквозь земной проём,
До небесной лесенки так и доведём.
Там другое слышится, – кто это поёт? –
И тебя, мой миленький, время проведёт,
Там уж уготовано, кончен переход,
Упадешь как миленький на кронштадтский лёд».



Память

По Студенческой в семьдесят-пыльном
Я ли это гуляю тайком
ШэШэПэшным двором подзатыльным?
Это я ли с карбидным кваском
Известково-белесого цвета
Во взрывчатой бутылке пивной?..

Для чего вспоминаю всё это,
Что мне всё это, Боже ты мой?..

Запах липы, наждачка асфальта,
Рома Киршнер надменную Альтман
В первый раз провожает домой...

Для того ли мы с Киршнером Ромой
Сочиняли трубу-телескоп
И следили за белой, зелёной,
В черном небе мерцающей, чтоб
Вот теперь я в две тыщи лохматом,
Битый молью, обрюзгший, седой, –
Боже мой, – среди ночи подъятый,
Вдруг додумался, – Боже ты мой, –
Что звезда, воспаленная дальше,
Чем сумею такое понять,
Может близкой казаться, и так же
Будет с ближними в небе стоять,
Что со временем время уходит
Не в эфирный провал голубой,
Но в тебя претворяется, вроде
Как древесный оброст круговой?



* * *

«Ни тайны, ни смысла в поэзии нет».
– Нет? Но, всё-таки, – музыка? Всё-таки, – свет?
Так над кромкою леса, прозрачнее льда,
Чуть звенящая меркнет звезда.
А за лесом, чуть слышно, идут поезда,
И не важно куда.



* * *

Да ну что ты, горе горевать,
Просто чёрный, кислый хлеб жевать,
Говорить пустое, спорить ни о чём,
Пожимать плечом.
Это время не преломишь на двоих.
Что умершим скажешь о живых:
Тех смахнула мышка со стола,
Стала жизнь – как будто не была.

Не преломишь это время на двоих.
А оно ломало даже не таких.
А таким – за совесть, не за страх –
Ставило булыжник в головах,
Гулкие часовни на крови.

Говори умершим, говори.
Ты на долгой тризне вековой
Мякиш горький, катышек сырой.
Как ты будешь с веком вековать.
– Да ну разве горе горевать.



* * *

Жизнь подстерегала нас, когда
С варежкой срасталась корка льда
И душил платочек пуховой,
Стянутый крест-накрест за спиной.
Воротник у шубки жаркой туг,
Всё, что в руки, – валится из рук,
Но сияет добрая зима:
На деревьях в искрах бахрома.
Скрип да скрип по снегу тяжело
Детское декабрьское тепло:
Саночки, ты саночки тяни –
Жизнь твоя, поэзия они.
За салазки эти твой народ
И тебя в сугробе отпоёт.



* * *

Я помню, как выбилась птица,
Как в небо глядела труба,
Я помню на высохших лицах
Землистую копоть труда,
Я помню и запах железа,
И в ржавчине кафельный пол,
И сваи в кромешных разрезах,
И в чёрной воде солидол.
Как было кино: под сурдинку,
В густом папиросном дыму,
Шушукались Райка и Зинка,
Мол, Костик влюблён в Зулейму.
Как верили: поезд московский
Подземный прорежет зигзаг, –
Хороший поэт Долматовский
И – тоже поэт – Пастернак.
И всё комсомольное детство
Им вторило в угольной мгле:
«Мы детям оставим в наследство
Счастливую жизнь на земле», –
И в копотном ламповом свете
Вгрызались в отеческий прах…
Мы ваши циничные дети
С камнями на мелких зубах.



* * *

До кольца и – на «Парк культуры»:
Просто чудо, как удались –
На поминках архитектуры –
«Балерина» и «Футболист».
Хочешь, я расскажу, что Стасов
Не построил – руками сгрёб
Удивительный храм припасов,
Оползающий, как сугроб,
Что в сугробах – как после свадьбы,
Под остоженский говорок
Навсегда обнялись усадьба
И купеческий теремок,
А ещё расскажу, чем дорог
Коренастый московский слог:
Закоулок, призёмок, дворик,
Перекрёсток и закуток.
Но сама разгляди другое –
Что под Богом твердит своё,
Заскорузлое, корневое,
Сухостойное житиё.



* * *

Что толку, лучше или хуже
Твоя кривляется душа, –
Не втиснешь всей последней стужи
В сухой озноб карандаша,
Не загоришься горним светом;
И, зная точно, что в аду, –
Кладёшь привычную котлету
В привычную сковороду.



* * *

– Ещё не сорван голос мой,
Так что же я едва живой?..
Не стержень – стерженёк потерян…
На Поварской и на Тверской –
Всё тот же посвист плутовской
С замоскворецких богаделен.

– Ты отдал жизнь, всю, что была,
За росчерк острого крыла,
За влагу в ласточкином визге…
За горсть толчёного стекла,
За право выгореть дотла
На дне свинцового котла
Линотипистки.



Музыка жизни

Какая чушь, какая блажь,
Какая глупая докука:
Тростинку жизнь, что карандаш,
Сточить до корня ради звука –
И в нет сойти. Беззвучьем стать –
И слышать, как за стенкой хлипкой
Скрипит соседская кровать –
Ну так скрипит, что просто, блядь,
Как циклопическая скрипка!