* * *
Как долго всё, как жизнь долга,
как тяжкий взгляд из-подо лба
тупой, но жалящий.
Как мы живем? Чего жуем?
Обугливаемся живьем,
как на пожарище.
На пепелище слов и снов
трухою рухнувших основ
наполнив горсточки...
Но вдруг, хоть изредка, нет-нет,
внезапный свет, просвет, рассвет.
Спасибо, Господи...
* * *
Где заумь становится бе́зумью,
а стон обращается в вой,
лови эту Музу болезную
с кудлатою головой.
Корми её, мой и расчёсывай,
расчёсывай раны ея
и русской строфой стоеросовой
ступи за порог бытия.
Как долго всё, как жизнь долга,
как тяжкий взгляд из-подо лба
тупой, но жалящий.
Как мы живем? Чего жуем?
Обугливаемся живьем,
как на пожарище.
На пепелище слов и снов
трухою рухнувших основ
наполнив горсточки...
Но вдруг, хоть изредка, нет-нет,
внезапный свет, просвет, рассвет.
Спасибо, Господи...
* * *
Где заумь становится бе́зумью,
а стон обращается в вой,
лови эту Музу болезную
с кудлатою головой.
Корми её, мой и расчёсывай,
расчёсывай раны ея
и русской строфой стоеросовой
ступи за порог бытия.